Хана, гера, водка, коммуна

        

Я хорошо помню тот день. Как в песне Высоцкого: «А день, какой был день тогда? Ах да, среда». Так вот, была пятница. Солнце палило нещадно, на балконе пели птицы. Но профессор Чэнь Чусян по прозвищу Юра их не видел и не слышал. Он был слеп и глух. Вернее, так – практически слеп и почти глух. Ему было уже 93 или 94 года. Мы пили тегуаньинь из маленьких фарфоровых чашечек с лазурным ободком. Он медленно поднялся, доковылял до чулана и вернулся с пыльным манускриптом в руках. Протянул мне: «Берите. Мне уже не нужен, а вам может пригодиться. Это монография моего покойного друга профессора Диао Шаохуа». Я глянул на обложку. «Литература русского зарубежья в Китае (в г. Харбине и Шанхае). Библиография (Список книг и публикаций в периодических изданиях)». Сердце запрыгало от восторга. Это то, что я давно искал! Мое увлечение харбинско-шанхайским периодом русской культуры получило мощную подпитку.

Но вот однажды в сентябрьском номере харбинского журнала «Рубеж» за 1940 г. я наткнулся на рассказ «Золотой мост (Шанхайская быль)» некоего М.Васильева. Никаких сведений о нем  в монографии профессора Диао Шаохуа не обнаружилось. Да и вообще нигде. Пришлось обращаться за помощью к главному специалисту в этом вопросе проф. Дальневосточного федерального университета Амиру Александровичу Хисамутдинову. Он прислал мне копию шанхайской регистрационной карточки Васильева и следующую справку: «Илья, предполагаю, что это журналист Михаил Михайлович Васильев, сотрудник "Шанхайской зари", умер в Шанхае. Прилагаю его фото. Ваш А.» Из записей в карточке вытекало, что Михаил Михайлович Васильев родился 20 сентября 1879 г. в Петербурге. Вдовец. На 1 апреля 1939 г. проживал на Avenue de Roi Albert, в доме 242/1.

По соседству, в доме 238, располагалось крупнейшее русское издательство «Слово», выпускавшее одноименную газету. Avenue de Roi Albert была одной из главных улиц прежней Французской концессии, сейчас она называется улица Южная Шэньси. Вот, пожалуй, и все, что мне удалось узнать о Васильеве.

М. ВАСИЛЬЕВ

ЗОЛОТОЙ МОСТ

Шанхайская быль

Созданию четырехчленной коммуны в этой нелепой комнате предшествовал, так сказать, доисторический период, когда члены коммуны жили вразброд и отвоевывали право на жизнь каждый в отдельности.

Много невзгод пришлось им пережить! Китайские ночлежки, осточертевшие лапша, рис и лепешки, – ничего больше нельзя было иметь на добываемые разрозненными усилиями копперы. Были периоды, когда не хватало и на ночлежку, и тогда приходилось ютиться на катерах, – благо, по знакомству их там принимали без всякого протеста.

Дурманящая  хана, – а у некоторых и героин, – были единственным способом забыться и уйти в царство грез от удручающей действительности.

В минуты просветления они мучительно размышляли о том, какие, собственно, причины мешают им зацепиться за жизнь и, как большинство соотечественников, иметь постоянную работу, собственный угол, есть досыта, – вообще, покончить с существованием отверженца, оборванного, немытого и вечно голодного. Отверженца, которому благодушный россиянин брезгливо и неохотно сует несколько медяков при выходе из гастрономического магазина, где для званого ужина им закуплены водка, вина и закуски.

Молоды, здоровы, неглупы. Определенно стосковались по регулярному труду, по обеспеченной заработком сытой жизни. В чем тут сила?

Донцов первый решил, что так продолжаться не может. Он мысленно избрал из среды товарищей по несчастью еще троих и поговорил с каждым в отдельности по душам. Затем отправился в редакцию одной из газет с готовой статьей на общественную злобу дня, написанной ярко и убедительно, так как многое в ней было изведано на опыте им самим.

Статья была принята и напечатана…

Он принес фельетон, который также был пущен, после незначительных изменений в духе направления газеты и в соответствии с видами редактора.

Сотрудничество явно принимало постоянный характер. Появились деньги, сначала, правда, ничтожные. Донцов зацепился!

В ночлежках и на катерах он вел по ночам беседы с намеченными членами будущей коммуны, стараясь найти выход и для них.

Скоро в той же газете стали появляться неплохие юмористические стихи Игоря, молодого человека, проявлявшего склонность попеременно то к поэзии, то к героину, то к водке или хане. Что значит ищущая натура! Гладенько написанные, со звучными рифмами, стихи были остроумны и нравились и редактору, и публике. Получал он за них гроши, но заработок, как ни был он мал, возвысил Игоря в его собственных глазах: есть еще порох в пороховницах!

В приливе самоуважения он начал с того, что приоделся. Добытая пиджачная пара была сильно поношенной, но делу помогла оставшаяся от славного прошлого манера носить галстук, а полученный от знакомого широченный дождевик горохового цвета придавал Игорю такую элегантность, что рикша-кули набрасывались на него целыми стаями, как только он появлялся на улице. Они, однако, быстро остывали, когда видели вблизи обувь франта: разнокалиберные опорки открыто заявляли, что это – недавний босяк.

Не обращая внимания на пересмеивающихся между собой разочарованных кули, Игорь величественно следовал пешком, широко шагая и припадая на одну ногу, поврежденную при падении с лошади: когда-то в ранней юности он делал блестящую карьеру инструктора верховой езды, но героин довел его до нищенства и катеров.

Пристойная обувь не заставила себя ждать. Кто откажет в паре поношенных ботинок печатающемуся молодому поэту?! Друзья по лучшим временам уже не уклонялись от встреч с Игорем. Они, однако, всего охотнее угощали его ужинами с обильной водкой. Игорь приходил к ночи в ночлежку сытый и пьяный, но без денег.

Как неисправимый оптимист, Игорь не видел ничего страшного в своем падении и не терял упований на лучшее будущее. Временами он еще покуривал героин, но тщательно скрывал это от Донцова.

Последний настолько упрочился в газете, что ему было разрешено спать в переплетной. Связки старых газет успешно заменяли матрас. Гул и лязг печатной машины не только не мешали сну, но даже убаюкивали, а по утрам в свежей газете Донцов с удовлетворением прочитывал свое очередное произведение, часто скрежеща зубами по адресу корректора за пропущенную ошибку, искажающую смысл фразы.

Солидность положения Донцова уже не вызывала сомнений. Он скопил пятерку и внес ее в уплату за точильный станок, сторгованный за 10 долларов. На остальные пять он дал письменное обязательство.

Еще один оказался при деле!.. Это был Иван Семенович, человек солидный и по возрасту, и по манере держаться. Странствуя по району с новеньким станком на плече, он точил ножи и ножницы, правил бритвы, по завету отцов, и сразу же стал зарабатывать чуть не по целому доллару в день. Работа была нетрудная и приятная.

Донцов решил, что настал час сделать решительный шаг вперед и вверх. Ему стало ясно, что теперь уже можно нанять собственное помещение.

Вопрос был тщательно и всесторонне обсужден на неоднократных собраниях всех троих. Оказалось, что имеется возможность получить бесплатно целый ряд предметов обстановки. Была принята резолюция о кооптировании в состав коммуны четвертого сожителя, человека на все руки, унтер-офицера добровольческой армии Гаврилыча. Тот умел лудить, паять, исполнять нехитрые слесарные  и электротехнические работы, но, самое главное, – он обладал талантом стряпать незатейливые кушанья из подручных припасов. Ему была отведена стационарная роль домашней хозяйки.

Нанятое помещение оказалось уродливо длинной комнатой, расположенной на аттике одного из простеньких домов Вейсайда. Такая география была неудобна для Донцова и Игоря, работавших на концессии, но комната, при достаточной поместительности, была так дешева, что можно было мириться с отдаленностью района от места работы.

Там имелись не только печка и кровати для всех, но даже шкаф и комод, не говоря уже о порядочных размеров столе и двух стульях. Был заведен примус, раздобыты громадных размеров кастрюля, сковорода и внушительный чайник.

Коммуна питалась регулярно каждый вечер. К приходу из редакции Донцова обычно было уже сварено огромное количество риса или картофеля. Он приносил с собой свиное сало и лук. Приправленные растопленным салом, с поджаренным луком и шкварками, рис и картофель были вкусны, сытны и питательны. Втягивая жадно ноздрями аромат жарящегося лука и шкварок, трое нетерпеливо следили за манипуляциями повара, критикуя его действия и давая компетентные советы. Вмешательство профанов, однако, выводило Гаврилыча из себя, и он огрызался с едким юмором.

После круто посоленного и жирного ужина приятно было выпить кружки две-три чаю. Сахар коммуна  почитала за недопустимую роскошь, и его заменяли китайские леденцы, имевшие два преимущества: они были дешевы и, главное, растворялись во рту чрезвычайно медленно, давая все-таки ощущение сладости. С одним леденцом Гаврилыч умел выпивать две кружки, и только легкомысленный Игорь хрустел леденцами, рискуя сокрушить зубы.

После чаю закуривали, укладывались по своим койкам, и начиналась благодушная беседа.

Люди выплывали со дна на поверхность житейского моря!

                                                                                      – –

Достигнутое благополучие, однако, скоро перестало удовлетворять участников коммуны, безбедно и сытно существовавших в комнате, похожей на гроб. Хотелось блеснуть достигнутым уютом перед друзьями, хотелось увидеть у себя в гостях женские лица, услышать в собственных стенах милую болтовню непритязательных дам, еще не порвавших знакомства с некоторыми членами коммуны.

Отлично было бы устроить фестиваль при участии прекрасного пола и отпраздновать новоселье!..

Такая мысль зародилась в беспокойном мозгу Донцова и многократно обсуждалась во время послеобеденного кейфа перед отходом ко сну.

Принципиальных возражений не было, и все-таки вопрос висел в воздухе: отсутствовали средства на покупку самых необходимых вещей для угощения. Доходы коммуны поглощались без остатка беспощадной житейской необходимостью. Нельзя было ни сократить расходы по питанию, ни прекратить плату за комнату… Если не заплатишь, – выгонят в два счета, а сидеть голодным или без чая не позволяли желудки, успевшие привыкнуть к ежедневному регулярному питанию.

Как-то в субботу все сошлись дома ранее обычного, и к трем часам дня коммуна была вся в сборе. Поели, выпили чаю с леденцами, закурили. Но привычного благодушия на этот раз в коммуне не ощущалось.

Денег нет, а без них нет и новоселья. Что за корысть в том, что им обеспечен каждый день сытный обед?!. Гордая мечта об устройстве великосветского раута погибала окончательно…

– А вот, ребята, смотрите, какой пиджак купил я на улице за тридцать копеек!

Склонный к франтовству, Игорь поднял за воротник кверху суконный пиджак темно-синего цвета, отличной работы, но весь в каких-то пятнах.

– Доллар просил китаез… Мне его вычистят за двухгривенный, – будет как новенький! Хоть сам носи, хоть продай за трешку!..

– Тебе, балда, только бы деньги мотать, – негодующим басом корил Игоря Донцов. – Если бы все схлестнулись по полтиннику, – вот и новоселье отпраздновали бы!.

Полтинников не было ни у кого.

Раздосадованный глупой тратой драгоценного «кеша» не то на франтовство, не то на сомнительную спекуляцию, – Гаврилыч внезапно вышел из себя. Резким движением он выхватил из рук Игоря пиджак и закрутил его над головой, держа за полу. Рукава беспомощно вертелись в воздухе, а затем пиджак сочно шмякнулся в угол. Гаврилыч крепко выругался.

Но перед полетом пиджака в угол что-то сверкнуло в воздухе золотом и белизной, ударилось в стену и рикошетировало под кровать Донцова…

Все в недоумении переглянулись. Что бы такое это могло быть? На несколько мгновений создалась неподвижная немая сцена, не уступающая выразительности гоголевской в «Ревизоре».

                                                                                            – –

Самый молодой, первым вышел из оцепенения автор пиджака, Игорь.

– Это надо рассмотреть, что такое там у меня было! – воскликнул он и полез под широкую кровать старосты коммуны.

– Молод ты, братишка, под мои кровати лазать, – произнес Донцов. Схватив за лодыжки уже нырнувшего вниз Игоря, он извлек бедолагу обратно и отправился на поиски сам.

Слышно было, как он шлепал под кроватью руками по полу. Затем из недр послышался приглушенный, но радостный вопль: «Нашел»! – и Донцов начал выползать из-под кровати ногами вперед. Покрытый пылью, он являл собою жуткое воплощение сологубовской недотыкомки.

Выпрямившись во весь богатырский рост, Донцов поднял вверх правую руку и возгласил победной трубой:

– Золотой мост!!!

Перед глазами пораженной изумлением коммуны сверкнула улыбка боксера, которую составляла, впрочем, только одна верхняя челюсть, и в ней два зуба спереди, один слева и три  справа.

Но не в зубах дело, – суть в том, что вся конструкция соединялась воедино массивным золотым мостом.

– Верных десять целковых! – вымолвил побагровевший от наплыва чувств Донцов.

Все заговорили разом, передавая искусственную челюсть из рук в руки, потряхивая протезу, чтобы определить вес и стоимость золота, и пересчитывая зубы.

Немедленная реализация находки была доверена атаману коммуны Донцову, у которого имелись надежные связи в зубоврачебных кругах: два года тому назад, в припадке душевной слабости, он пошел к дантистке после ряда бессонных ночей. Больной зуб предполагалось запломбировать, однако, когда нерв был убит, и боли прекратились, пациент и носа не показал в кабинет дантистки.

 Донцов приоделся и двинулся к ней, напутствуемый советами и пожеланиями.

Искушенная опытом специалистка сразу признала в челюсти американскую работу, с отличным высокопробным золотом.

Донцов пытался вытянуть за свой товар пятнадцать долларов, но добился только двенадцати. Зато ему удалось выговорить себе право на бесплатную пломбу для зуба, где зияло огромное дупло, прочищать которое было хлопотливо.

 Возвращение Донцова было встречено членами коммуны восторженными воплями, так как в его руках, как знамение победы, развевались бумажки две по пяти долларов и две по доллару.

Началась разработка программы предстоящей классической оргии.

                                                                                       – –

Стол, можно сказать, ломился под тяжестью обильных снедей и напитков. Перечислять всю эту благодать, конечно, не стоит, так как здесь коммуна не открыла Америки.

Общество было украшено присутствием двух дам с прощипанными бровками. Ярко-накрашенные губки резко выделялись на фоне обильно напудренных лиц. Все было, как должно.

Выигрышная роль выпала за столом на долю Донцова, произнесшего спич в честь Неизвестного Благодетеля.

– Милостивые государыни и милостивые государи, – начал Донцов внушительно, – позвольте мне провозгласить тост за Неизвестного Американца, без своего ведома благодетельно вмешавшегося в наш быт и подарившего нам прекрасные, незабываемые минуты, которые мы переживаем на этом собрании.

Перед моим умственным оком Великодушный Незнакомец рисуется в виде средних лет чифа с американского военного корабля. Вот он в воскресном цивильном наряде, – синий пиджак и палевые панталоны, – пьет один за другим разнообразные дринки и вытряхивает душу из партнерш для танцев во время фокстрота. Вот подсовывают ему алкоголическую смесь, в основе которой находится страшный коньяк местного производства… Чиф теряет голову и уже не в состоянии танцевать.

Появление группы матросов с корабля другой национальности вызывает в нем чувство раздражения. Следует перебранка, и доблестный американский Мистер Икс готов к драке. Привычным жестом он механически вынимает искусственные зубы и кладет их в карман, специально заготовленный в пиджаке. Но старый боксер принял слишком тяжелый груз спиртуозов и не в силах крепко стоять на ногах. Через минуту он выкинут из бара.

Коварный рикша-кули предательски завозит Благодетельного Незнакомца на пустырь и, в компании с другими рыцарями легкой наживы, раздевает чифа, который остается лежать на пустыре без синего пиджака, безжалостно вытряхнутый из палевых панталон, без часов и без денег. Здесь будет уместно привезти из Священного Писания текст: «И об одежде его меташа жребий!»

– Передавая слово Игорю, предлагаю поднять бокалы и выпить за здоровье Мистера Икса! Ура!!!

Хор одобрительных восклицаний и гром аплодисментов наградили оратора за превосходную речь. Выпили и закусили.

– Все ведь наврал! – восхищенно кричал Гаврилыч. – Из головы все выдумал, анафема…

Поднялся Игорь, чтобы произнести экспромт, над которым он честно трудился накануне вечером. Он закинул голову кверху, как бы ища вдохновения. Но поза его была плачевной, так как он напоминал курицу, выбирающую на кусте смородины ягоду покрупнее, чтобы за нею прыгнуть.

–  Экспромт! – произнес он, наконец, громко и продекламировал:

Поднимаю свой бокал

За того Американца,

Кто все общество собрал,

Здесь для выпивки и танца.

 

В этот радостный момент

Мы резвимся, словно Крезы,

Получив эквивалент

Им потерянной протезы.

 

Поддержите же мой тост

Полной рюмкой иль стаканом, –

Золотой к успехам мост

Дал он нищим россиянам! 

Стихи были приняты с шумным восторгом. Стекла задрожали от оглушительного ура, дамы наградили автора воздушными поцелуями и делали ему нежные глазки. 

Полицейский патруль остановился в недоумении под освещенными окнами аттики, откуда доносился адский шум. Затем старший повел людей дальше, промолвив:

– Шумно веселятся эти русские!

И в тоне его звучала неподдельная зависть.