Большой Друг

                            

Много лет назад я сдружился с поваром портовой харчевни. Мы были ровесниками, но он называл меня: «Сяо Пэнъю». Дословно это значит – Маленький Друг. Малыш. Так называют детей. Не знаю уж, по какой причине, но очевидно я казался ему похожим на малыша. В ответ я звал его: «Да Пэнъю». Большой Друг. Взрослый. В харчевне беспрерывно работал телевизор. Поэтому он был чертовски образован, мой Большой Друг. Знал все на свете. Где находится какая страна, что там за столица и кто сейчас президент. Он выходил с грязной кухни, вытирал перепачканные в масле руки и присаживался за мой стол. Большой Друг любил со мной поболтать в перерыве между готовкой, за очередной сигареткой. Он почему-то считал меня ироничным, слушал мои неуклюжие реплики и посмеивался. Вслед за Большим Другом и остальные сотрудники харчевни начали звать меня Малышом. Это прозвище закрепилось за мной.

Болтовня о том, о сем с Большим Другом стала частью моего распорядка. А потом у него на родине, в провинции Сычуань, угорели ночью его шестилетний сынок и отец.  Малыш поутру не проснулся, а отец очнулся в больнице. Большой Друг с женой спешно отбыли на родину. Жена каждый день ходила в больницу корить старика. И тот предпочел уйти в мир иной, чем так жить дальше.

Когда Большой Друг вернулся на остров, на его лице было столько морщин, словно прожилок на широком листе франжипани. Через несколько лет он уволился и открыл свой собственный ресторан рядом с моим домом. Шикарный ресторан в два этажа с двумя залами на первом. Я даже начал изменять своей любимой харчевне, пропадая в ресторане Большого Друга. Но что-то пошло не так. Через пару месяцев его ресторан прогорел. Единственный со всей улицы ресторанов. Может быть, все дело в том, что Большой Друг был чужак. Сычуанец. А чужакам здесь не место. Попробуй развернись без поддержки местных кланов. Но, может быть, просто дело в том, что он был невезуч. Чертовски невезуч, мой Большой Друг. Он собрал пожитки, жену Раскорячку – я звал ее так из-за походки – и укатил к себе на родину. Я решил, что на этот раз навсегда. Когда я проезжал мимо его ресторана и видел на его месте зияющую черную дыру, едва прикрывшую свой позор двумя крест-накрест прибитыми досками, посреди призывно мигающих красных огней со всех сторон, сердце тоскливо сжималось. Я вспоминал своего Большого Друга, его худобу, сутулость, неуверенную улыбку – и думал в утешение самому себе – он ведь и правда не выглядит хозяином, лаобанем,  жизнь просто расставила все по своим местам.

Но вот в этом сентябре он вернулся. И снова устроился обычным поваром в ресторан прямо в моем кондоминиуме. Теперь мы, как прежде, сидели вместе за столом. Я жевал приготовленную им пищу, он играл в телефоне в китайские шахматы, изредка прерываясь, чтобы поболтать со мной. Наступили октябрьские праздники в честь дня образования КНР. На остров нагрянули толпы туристов. Всю неделю было не протолкнуться. В последний день праздников я заглянул к Большому Другу. Он выглядел сильно уставшим. Я рассказал про свою жену. Она ехала по кампусу на электробайке, ее сбили студенты на другом байке. Теперь у нее шрам под бровью, и она боится выйти из дома. Большой Друг передал ей слова утешения. Сообщил, что приезжал на день его старший сын, с друзьями. Он учится в докторантуре на физика-теоретика. Большой Друг вкалывает, чтобы оплачивать его учебу. В этом ресторане он – единственный повар. Работает сейчас с 6 утра до 10 вечера. Каждый день. Без выходных. Стоит у плиты, вдыхая чад вока и запахи острых соусов.

– С 6 утра до 10 вечера? Шестнадцать часов в день? – поразился я. – Тебе хоть удается днем поспать?      

– Разве что покемарить, положив голову на стол, – улыбнулся он.

– А поесть?

– Ну разве что на бегу перекусить.

– А хозяин доплачивает тебе, раз столько народа?

 – Нет, мы же друзья, – снова улыбнулся Большой Друг, – я по дружбе помогаю.

Я только покачал головой. «По дружбе…» Уходя, пожурил его, что он слишком много курит.

На следующий день, когда я вышел из дома, мне навстречу проходили две девушки. Я услышал, как одна сказала другой: «Мне кажется, он, наверное, не умер». Но тогда я не придал этому значения.

Когда я приблизился к ресторану Большого Друга, там горел свет, но было пусто. Ни хозяина, ни его жены, ни Большого Друга. Зато на другой стороне улицы и на этой, но чуть подальше, стояли полицейские машины и толпились люди. Я отправил Большому Другу голосовое сообщение: «Не знаешь, почему приехало так много полиции?»  Мне и в голову не пришло, что я обращаюсь к покойнику. И что полиция приехала из-за него. Беспокоиться я начал, когда не получил никакого ответа. Это был мой последний день на острове перед возвращением в город на работу. Я гулял до утра в порту. Пил китайскую настойку, закусывал фруктами, провожал уходящие в рейс кальмароловки.

Возвращался домой в полной тьме. Фонари уже погасли. Рестораны были закрыты. Только в ресторане Большого Друга все так же пылал яркий свет. Скажем так, чересчур яркий. Внутри было полно народа. Я поглядел на часы в телефоне. 5.30 утра. Но ресторан открывается в 6. С чего бы ему открыться на полчаса раньше? Хотя всякое может быть. Я пригляделся. И понял, что все выглядит как-то странно. На столах нет еды. Люди сидят молча. Многие стоят, как будто чего-то ждут. И смотрят вдаль. Какая-то апокалиптическая картина, подумал я. Среди людей я разглядел толстую тетку, которая работала у Большого Друга в собственном ресторане официанткой. Что она здесь делает? Может быть, Большого Друга забрали в полицию? Тот ресторан прогорел, и он задолжал местной мафии денег? А земляки собрались его отбивать? Сил на размышления у меня не было, я допил холодный кофе из пластиковой бутылки и с трудом добрел до лифта. 

С утра зарядил беспросветный тропический ливень, укрыл все вокруг серой завесой. Я проспал всего несколько часов. Голова трещала так, словно в нее вселилось полчище местных цикад. Собрал вещи и решил перед отъездом заглянуть к Большому Другу. Перед рестораном стояла еще большая толпа. На улице по-прежнему дежурили полицейские машины. Из толпы вынырнула хозяйка ресторана. Глаза ее были красны.

– Что случилось? – спросил я.

– Да повар этот умер, – сказала она, как мне показалось, слегка недовольным голосом.

– Какой повар? Мой друг что ли? – все еще отказываясь верить услышанному, переспросил я.

– Ну да.

– Как это произошло?

– Да током его убило.

– Током? Где?

– Вон там, – она показала через дорогу. И занырнула в какую-то подсобку.

А я остался стоять на том же месте. На глаза навернулись слезы.

Наконец, совладав с собой, я увидел, что на меня добрым взглядом смотрит пожилая женщина. Стоящая чуть поодаль от всех. Признал в ней официантку, которую наняли на подработку на последние несколько дней. Она рассказала, что Большой Друг пошел через дорогу подышать, ему стало плохо, и он то ли упал, то ли облокотился на светящийся иероглиф рекламной надписи «ресторан самообслуживания». Из-за дождя пробило проводку, и Большого Друга ударило током. Он умер на месте.

Люди вокруг стали пускать петарды, отпугивая злых духов. Многие смеялись, как тут принято. Все это были простые деревенские жители, земляки Большого Друга, приехавшие на наш туристический остров на заработки.  Я вспомнил, что в тяжелую минуту жаловался ему, как мне здесь одиноко – нет ни родных, ни друзей.

– А ты знаешь, – сказал он, – у меня ведь тоже никаких друзей нет. Так, знакомые по работе.

Сейчас эти знакомые собрались проводить его дух в последний путь. Церемонией руководил шаман в полиэтиленовом плаще с колпаком. Мистика, подумал я. Большой Друг был убит рестораном в двойном смысле – работой в нем и рекламным иероглифом с надписью «ресторан».

Делать мне здесь было больше нечего, я пошел к машине, пытаясь укрыться зонтом. Налетел сильный порыв ветра и сломал мой зонтик. Я чертыхнулся и в сердцах отшвырнул его прочь.

P.S. Эти несколько недель я не приезжал на остров. А когда, наконец, вернулся, посетил место, где упал Большой Друг. Иероглифы убрали. Из голой земли торчали две красные курительные палочки. Меня окликнул знакомый. Рассказал, что хозяин ресторана дал взятку куда нужно – и полицейские написали, что Большой Друг упал, не потому что устал, а потому что был пьян. Хорошая версия, если учесть, что он всю жизнь был трезвенником...