Коробочка и медведь
Поужинав в
харчевне, я иду на рынок к лотку с фруктами. Покупаю пару краснобоких мясистых
персиков, золотистых упругих слив. Мою их под краном и укладываю в пластиковую
коробку. Беру еще одну бутылку настойки и направляюсь в порт. Это и есть мой
распорядок, так у меня заведено. И я не желаю от него отступать. Сидя в порту,
я смотрю на качающиеся на волнах деревянные джонки, рыбацкие шхуны, безмолвные
кальмароловки. Мигающая на крыше одной из джонок красно-синяя лампочка освещает
развевающиеся над ней разноцветные флажки. Перед рубкой болтается бумажный фонарь. Нос утыкан автомобильными покрышками, призванными сгладить
жесткий удар. Словно щупальца, тянутся ко мне с джонок канаты, которыми они
привязаны к берегу. Я стряхиваю с ноги заползшую на нее по канату назойливую
мокрицу и делаю глоток. Под скамейкой снуют крысы. Однажды я наступил на одну
из них. Стоит ли говорить, что мой крик разрезал воздух куда громче ее писка.
Как-то раз я
столкнулся у лотка с фруктами с девушкой в развевающемся на ветру белом платье.
Она приветливо улыбнулась мне, а я ей в ответ. Через пару дней я снова
повстречался с ней в том же месте. Поскольку мой маршрут – харчевня, рынок,
порт – был неизменен, мы стали встречаться постоянно. Улыбались друг другу,
здоровались. Но однажды после порта я не пошел напрямую домой, а свернул
переулком к харчевне. Я не собирался отужинать второй раз, просто решил дать
кругаля. Торопиться мне было некуда, хотелось разнообразия. И тут я увидел на
углу знакомую фигурку. Ее лицо освещал экран телефона, она стояла,
прислонившись к стене, пяткой одной ноги чесала другую, голое колено торчало
вперед, словно корабельный утлегарь. Когда я проходил мимо, она улыбнулась и помахала
мне. Я махнул в ответ и двинулся дальше. Обернувшись на шум мотоцикла, я
увидел, как он притормозил рядом с ней. Я сразу же понял, что у нее за
профессия.
С тех пор я
специально изменил свой маршрут. Я давно понял, что мне чего-то не хватает. Я
любил свой распорядок и не чувствовал одиночества. Но после настойки хотелось
общения. Настойка наполняла голову ворохом мыслей, язык морем слов, а сердце
ветром эмоций. И всем этим хотелось поделиться. Каждую ночь я шел мимо нее,
чтобы остановиться и поболтать. Нет, это нельзя было назвать болтовней.
Пара-тройка реплик, не больше. Она уделяла мне две-три минуты, в редкие дни
превращавшиеся в пять-шесть. Моей задачей было скрасить ее скуку, но в то же
время не отпугнуть могущего нарисоваться в любой момент клиента. Как правило
пешего. Но иногда выруливающего из-за угла на мотоцикле. Тогда я должен был
спешно ретироваться. Чтобы снова возникнуть на следующий день. Это тянулось
месяцами, даже годами, так что постепенно я знал о ее жизни все. Или почти все.
Перезнакомился и с ее товарками, стоявшими на соседних точках. Но я так и не
узнал ее имени, и мне не приходило в голову спросить его. Про себя я называл ее
Коробочка – ибо в нее складывали свою прыть ее еженощные клиенты.
Коробочка была
молода, но успела родить троих детей. Все они остались на ее родине с мужем.
Она скучала по ним, но муж не позволял с ними свидеться. Здесь принято, что
дети после развода остаются с отцами. А матери уезжают на заработки, в погоне
за лучшей долей. Ее родным племенем был тайский народ буи. Буи, яо, шан, дун,
чжуан. Все эти девушки были из малых народов, населяющих бедные провинции. Они
учили меня счету и простым фразам на своих языках, типа: «Я тебя люблю». Мои
неуклюжие попытки их повторить неизменно вызывали приступ очаровательного
смеха. Девушки щелкали семечки или грызли орешки, беспечно осыпая шелухой
тротуар, словно сея в землю зерна своего кажущегося счастливым будущего.
Когда появлялся
клиент, Коробочка через рыночную площадь вела его к дому. Я знал, что за
квартиры в этих пятиэтажках. Сам жил в такой в свой первый приезд в эту страну. Одна
комната, большую часть которой занимает кровать. Даже нет кухни, но на столике
у стенки могут примоститься электроплитка и рисоварка. За складной пластиковой
дверью отсек с дыркой в полу – туалетом и шлангом душа. Вот и все.
Клиент, как
правило, стеснялся сам себя. Он плелся позади нее, через десяток шагов, и делал
вид, что смотрит в телефон. Ему не хотелось, чтобы их видели вместе. Еще бы –
городок небольшой, здесь все друг друга знают. Но стороннему наблюдателю его
игра была прозрачна, как банка с водой. Не только я с пониманием глядел им
вслед. Безмолвно вперив им в спины взгляд, со своих кожаных сидений так же
надзирали всадники на посту – таксисты-мотоциклисты – и ухмылялись.
Оборачивались и продавцы фруктов, не отрываясь от пленки, которой перед
закрытием лавки закутывали свои лотки.
Двадцать минут
стоили двести юаней. Стандартная такса. Но так долго никогда не затягивалось.
Через пять-десять минут железная дверь подъезда отворялась и оттуда, воровато
озираясь, снова появлялся клиент. Я представлял, что происходило внутри.
Никаких тебе ласк или лишних игр. Все очень консервативно или, если так можно
выразиться, целомудренно. Она стягивала с себя нижнее белье, не удосуживаясь
избавиться от верхней одежды. Раздвигала ноги. Он старательно колыхался
несколько минут, постепенно все больше и больше покрываясь клейким потом. Она
подбадривала его ложными вздохами. Потом он делал исступленный рывок и
переводил дыхание. «Эх», – пока он сползал с нее, притворно шептала она, как бы
жалея, что все закончилось. И выдавала ему салфетку. Обтершись, он скидывал ей
цифровые две сотни в вичет. Пока он одевался, она подмывалась над
дыркой-туалетом. Осторожно притворяла за ним дверь, стараясь не хлопнуть, чтобы
не привлечь внимание соседей. Причесывалась, выкуривала сигарету и снова шла на
точку.
Иногда, поднакопив
деньжат, Коробочка пропадала на пару-тройку недель. Один раз отправилась в
Гуанчжоу – делала себе двойные веки, как у европейцев, здесь это модно. Другой
раз ездила в Хунань сдавать на права. Но чаще всего, влюбляясь, уезжала к
очередному «жениху». Все тешила себя надеждой найти нового парня. Но надежды ее
разбивались с тем же постоянством, что волны бились о берег в порту, и она
всякий раз возвращалась на точку.
Мы стали настоящими
друзьями. После Большого Друга Коробочка оказалась единственной, с кем
сложилось мое общение. К тому времени разладились отношения в семье. Только ей
я мог излить душу. Казалось, она искренне радуется, когда я появлялся на точке.
И даже этого ждет. Я частенько подумывал – а что, если наши отношения
разовьются? Мнил себя эдаким лейтенантом Шмидтом, как известно, женившимся на
профессиональной проститутке. Но, конечно, это были лишь полуночные мысли,
навеянные настойкой. К утру они рассеивались вместе с ее действием.
Но вот на днях
Коробочка сообщила, что наконец-то взаправду выходит замуж. И уезжает к себе на
родину. Жаль только, ее любимый плюшевый медведь, с которым она спит в обниму,
не влезает в чемодан.
– Давай я его
заберу, – предложил я. – Пусть живет у меня. Посажу у себя в прихожей. Буду
смотреть на него и вспоминать о тебе.
– У него ухо
прохудилось, надо заштопать. Давай зайдем, – предложила Коробочка.
Мы поднялись на
второй этаж. Интерьер оказался ровно таким, как я себе представлял. Голые
стены, кровать в полкомнаты. Коробочка уселась на кровать и принялась штопать
медведя. Потом всучила мне его. Мы распрощались, и я спустился вниз.
Поймал
мотоцикл-такси. С трудом взгромоздился на него вместе с медведем. Когда
подъехали к дому, водитель спросил:
– Ты что, водку
пил?
– Я-то пил, а вот
медведь нет, – зачем-то принялся объяснять я, – он вообще не пьет.
Водитель с
недоумением покосился на меня и укатил прочь. Я обнял медведя и пошел к лифту.
Комментарии
Отправить комментарий